ДЕЛО ЖАДНОГО ВАРВАРА
фрагмент третий
книга >> из
предисловия переводчиков / фрагмент 1
/ фрагмент 2 /
фрагмент 3 / гатхи
баоши-цзы
Он опоздал всего на четверть часа; приглашенные,
а их оказалось человек десять, были уже в сборе. В заднем храмовом
дворе, куда Бага, почтительно блистая бритой головой, провел приближенный
к наставнику ученик Да-бянь, царила прелесть неги - полная луна
плыла в жемчужных небесах Северной столицы и призрачным светом освещала
три пышных куста жасмина, сплошь покрытых белоснежной пеной цветов.
Упоительный аромат стоял густым, почти осязаемым облаком, и среди
всего этого великолепия, перед жасмином, на маленьком каменном мостике
над бурным потоком, имевшим исток свой у искусственной горки и пропадавшим
у миниатюрного грота, стоял, сложив руки с четками на великом, как
его мудрость, животе, великий наставник Баоши-цзы, облаченный в
желтые одежды, и думал о вечности. Неподалеку почтительно застыл
Сяо-бянь, второй приближенный ученик наставника.
Приглашенные
расположились по другую сторону потока. Среди них Баг заметил компьютерного
магната Лужана Джимбу, заводы которого производили все модели "Керуленов",
- худой, как щепка, Джимба был вместе с первой и второй женами.
Вторая жена, на вкус Бага, была привлекательнее и, во всяком случае,
явно моложе. Джимба поправил узкие очки в тонкой золотой оправе
и кивнул Багу: их представили друг другу на приеме в Александрийском
Возвышенном Управлении в позапрошлом году, а Джимба славился цепкой
памятью на лица и числа; жены также одарили Бага приличествующими
случаю улыбками. Был здесь же и знаменитый поэт Петроман Х. Дыльник,
среднего роста преждерожденный с несвежим лицом, в пиджаке европейского
кроя, карманы которого оттопыривались; служитель муз слегка шевельнул
рукой в приветствии.
Прочих присутствующих Баг не знал, но двое из них явно были иностранцами:
один - с раскосым, неизменно улыбающимся лицом, выдающим в нем жителя
Страны Восходящего Солнца, и в национальной нихонской одежде - сером
кимоно с широкой шитой каймой и в деревянных гэта. За поясом у него
помещалась пара изящных боевых ножей - наметанный глаз Бага сразу
определил в них танто. Баг ценил это оружие. Танто были в меру тяжелы,
хорошо сбалансированы и годились как для фехтования и ближнего боя,
так и для вполне прицельного метания. Второй гокэ был совершенной
противоположностью своего спутника, в первую очередь по нелепости
одежды - безукоризненно выглаженный фрак и брюки в микроскопическую
черно-белую клеточку, а также лаковые штиблеты плюс к тому неуместная
кепочка с длинным козырьком. Лицо у него было длинное, совершенно
европейское. Преждерожденный во фраке был всецело погружен в себя
и никак не отреагировал на появление Бага в сопровождении Да-бяня,
тогда как нихонец крайне приветливо поклонился. В ответ Баг сдержанно
и с достоинством кивнул.
Что греха таить, даже у лучших людей есть недостатки. В принципе
Баг недолюбливал нихонцев. Он старался не задумываться над причинами
своей легкой, совсем не проявляемой в поведении, и все же самому
ему неприятной неприязни. Но, будучи культурным ордусянином и потому
вполне признавая право наций на самоопределение (пусть самоопределяются
сколько угодно, хоть каждый сельскохозяйственный сезон, если ничем
более толковым заниматься не желают), он в глубине души все же не
мог простить стране Нихон и всем ее нынешним нихондзинам того, что
когда-то Lбожественный ветер¦ камикадзе разметал хубилаев флот и
воспрепятствовал воссоединению Срединной и Островной Империй. Конечно,
умом Баг понимал, что когда достославный Чжу Юань-чжан, первый император
вдумчиво и проникновенно царствующей доселе династии Мин, на счастье
всей нынешней Ордуси изгнал из Цветущей Средины потомков Хубилая
со всем их воинством и на некоторое время самоопределил Китай, нихонцы
под шумок наверняка все равно бы тоже самоопределились. Но все-таки
было в том давнем событии что-то неправильное, несправедливое.
Впрочем, неприязнь была скорее теоретической. Стоило Багу сойтись
с каким-либо нихонцем поближе, и неизменно оказывалось, что тот
- славный, умный и культурный человек, с которым не грех усидеть
бутылочку-другую крепчайшего окинавского "Авамори". А
когда ему довелось однажды участвовать в одном совместном с нихонской
полицией действии, он убедился, что и напарников надежнее и добросовестнее
трудно сыскать.
Однако вот стоило встретить нового, незнакомого нихонца - и на ум
опять, как всегда, приходило: "нихон дзюкэцу кютю!" Откуда-то
Баг знал, что так по-нихонски называют червя-паразита многоустку
японскую. От неприязни существовало одно средство - немедленно познакомиться.
Но здесь было не время и не место.
Ибо великий наставник Баоши-цзы вернулся со свидания с вечностью,
приоткрыл маленькие острые глаза, обозрел присутствующих, отметив
Бага доброжелательным наклоном головы, воздел руки с живота, огладил
пышную рыжеватую бороду и изрек:
- И эти бледные цветы
Непостоянны в вечном колесе!
Так все приходит и так уходит -
Покой! Покой! Покой!
Затем он величественно повернулся в пол-оборота к присутствующим
и простер пухлую руку в сторону луны:
- О... вечность!
Сяо-бянь и занявший место рядом с ним Да-бянь склонили головы.
- Великий наставник, - потревожил Баоши-цзы высокий темноволосый
преждерожденный с орлиным носом, в официальном платье и укороченной
шапке-гуань; на шпильке сверкнул драгоценный камень. - Великий наставник,
не соизволите ли вы открыть нам нечто такое, что сделает нашу жизнь
еще более насыщенной и осмысленной?
Баоши-цзы повернулся к нему с доброй улыбкой.
- В древности случилось так, - начал он, медленно покачивая головой,
- что Му Да пришел к Конфуцию и спросил его: "В чем смысл жизни?"
Ничего не ответил Конфуций, пораженный глубиной духовных устремлений
Му Да. Книги доносят до нас, что после этого случая Конфуций три
луны не мог есть мяса - таково было его потрясение. А через полгода
Учитель занес этот эпизод в двадцать вторую главу "Суждений
и бесед".
Глубокая тишина повисла над храмовым садом. Обдумывая сказанное,
все вернулись к созерцанию облитых лунным светом цветов жасмина.
Обстановка располагала к мыслям о главном.
Баоши-цзы вновь обернулся к присутствующим, благостно улыбнулся
и изрек:
- Мирская пыль на цветах,
Но не замутнишь сознанье!
Войди в врата не-двойственности -
И будем вместе мы!
- И двинулся с мостика вниз, навстречу собравшимся.
- А вот мне тоже пришло на ум, - выступая вперед с поклоном, неожиданно
заявил нихонец в сером кимоно, - позволите ли?
- О да, порадуйте нас скорее, младший князь Тамура, - отвечал Баоши-цзы,
- ибо грех таить строки, родившиеся в глубинах вашей души в такой
прекрасный вечер.
- Мои стихи не столь глубокомысленны, как ваши, великий наставник,
- отвечал князь Тамура, - и я позволяю себе произнести их единственно
вследствие переполняющих меня чувств. Да простят меня драгоценные
присутствующие! - Он приосанился, раскрыл веер - простой, с каллиграфически,
на нихонский манер выполненным на нем иероглифом Lчжун¦ - Lверность
сюзерену¦, легко взмахнул им и продекламировал:
- В тени агав, под кроной кипариса,
Где ощущается жасмина аромат,
Сидел я с вами на платке ордусском...
Вы что-то о любви твердили мне.
С последним словом веер, мелодично прошуршав, закрылся и исчез
в рукаве. Среди присутствующих пронесся легкий ропот; жены преждерожденного
Джимбы коротко, но многозначительно переглянулись; Баг отметил,
что младший князь Тамура не лишен некоторой утонченности манер.
- Рассказывают, что в древности, - просветленно улыбнулся Баоши-цзы,
- в царстве Чу жил мудрец по имени Пи Гу. Он славился острым умом
и очень невеликим ростом. И когда недруги, желая ему гибели, захотели
унизить его и прорезали в воротах княжеского дворца специальную
дверцу - для Пи Гу и для собак, мудрец только весело рассмеялся.
Так и вы, князь, будьте выше сиюминутных чувств бренного мира. И
тем обретете покой и внутреннее озарение! - Сказав это, великий
наставник сложил руки на могучем животе и в сопровождении Да-бяня
неспешно направился во внутренние покои.
книга >> из
предисловия переводчиков / фрагмент 1
/ фрагмент 2 /
фрагмент 3 / гатхи
баоши-цзы /
|